Сталкиваясь с нынешним нытьем родителей, мол, ребенка нельзя отпускать на улицу одного, там большие злые крокодилы, поневоле вспоминаю, что улица для парня 1980-ых была естественной средой обитания. При этом, уличные забавы пушистостью не отличались. Если бы я, отпуская сына гулять, понимал, что его ждут такие же развлечения, как в его возрасте меня, то задавался бы вопросом: «А живой он вернется?»
Вот вам история, всего лишь история, как провел летние каникулы мой лучший на тот момент друг Вова. Обратите внимания, в ней нет каких-то сугубо драматичных обстоятельств. Человек просто гуляет на улице.
Летом Вова обычно отправлялся на три смены в пионерлагерь от завода отца. Почему тем летом он задержался в Москве, сказать не могу.
Как следствие — двор был пустой, сверстники разъехались. Со скуки Вова даже явился помогать старшеклассникам, которые отрабатывали на территории школы практику, но трудовик его выгнал, заподозрив, будто Вова планирует какую-то пакость. На памяти трудовика ни один школьник никогда не работал добровольно.
А потом Вова углядел на дубе кед. Тот болтался привязанный шнурками к ветке. По словам Вовы: «Кед хороший такой, целый кроссовок». Эти слова не объясняли, почему он полез на дуб. Может, думал найти второй кед, а это уже пара. Скорей же всего Вове было так бездельно, что хоть на дуб лезь.
Без сознания на асфальте он пролежал минут пятнадцать, пока его не заметила соседка. Она и вызвала «скорую».
С тех пор эта бабка, останавливая Вову несущегося по двору, начинала укоризненно выговаривать:
-Опять! Гонишь, как на пожар! Родителей пожалей! Если б я в окно не глянула, уже б не бегал, небось.
-Задолбала! – цедил сквозь зубы Вова. – Всю жизнь теперь с ней здоровайся!
В июле, когда меня привезли с дачи отдышаться от свежего воздуха и клубники, Вова три дня как выписался из больницы. Не знаю, собирался ли он на вторую смену в пионерлагерь. Да это и неважно, поскольку он все равно туда не попал.
Мы встретились во дворе, обменялись новостями. Оказалось, в больницу к Вове приходил Дима, принесший в подарок бутылку болгарского персикового сока. Еще Дима притащил похвастаться «духовушку», но едва он вытащил самодельное ружье из сумки и, зарядив пластилином, пробил больничную простынь, как прибежала медсестра и Диму вывели.
С Вовиной макушки еще не сняли бинт. Он напоминал доктора Пилюлькина из мультика про Незнайку.
Мы шли, куда глаза глядят, обрывая по пути листья и думая, чем бы заняться в бесконечный день.
Инстинкт принес ноги к школе, через двор которой лежал путь к палатке с мороженым, а дальше в киношку. Но мы затормозили возле разношерстной компании, где верховодил Исай, парень на три класса старше. Шла игра в трясучку, на деньги, естественно. Определив меня опытным глазом, Исай предложил:
-Стрясемся?
В кармане лежал рубль, который я не собирался на Исая тратить.
-Мы без денег.
-Здесь без денег только пиздюли раздают. Хотите?
Мы убыстрили шаг, не оглядываясь.
-Э! Постой! – крикнули в спину. – Замотанный! Ты Володька, да!
Вову всегда губила жажда внимания. Он обернулся, улыбаясь, хотя глаза оставались настороженными.
Исай бежал навстречу.
-Это ты с дуба башку пробил? На фиг полез-то? За желудями?
Через минуту Вова, маша руками, рассказывал про кед, «Скорую», сукровицу, больничные приколы. Не забыл и визит Димы с духовушкой, придумав, будто выводили нарушителя спокойствия с ментами. Пацаны ржали, сам Исай благосклонно внимал, словно король речам шута.
Мы как-то влились в компанию. Подобрали тряпку и начали игру в сифака. Игра продолжалась, пока Вова не споткнулся об бревно.
-Не, ну нормально! – в запале выкрикнул он. – Опять чуть голову не сломал! Хватаем – убираем!
Школьный двор был поделен на квадраты, для удобства уборки территории во время всяких субботников. На беду бревно валялось на квадрате нашего класса. Вова этого потерпеть не мог, предложив оттащить колдобину на другой квадрат. Началась торговля, ибо среди пацанов кто-то оказался с квадрата соседнего: «И чего у нас это говно валяться будет? Мне же потом убирать!» Наконец договорились, куда понесем. Исай радостно объявил, чтоб поднимали по его команде, он будет дирижировать.
Если бы мы тащили бревнышко как Никулин с Шуйдиным с криками «Юри-и-ик!», Вове отдавило бы ноги. Но бревнышко несли на вытянутых вверх руках, пока вечный пакостник Исай не поставил кому-то подножку. В результате бревном Вове отоварило еще не зажившую голову.
Все произошло в секунду. Вова валялся без сознания. Пацаны бросились врассыпную. Тряханув меня за ворот рубашки, Исай сказал:
-Все из-за тебя! Ты этого мудака сюда привел! Сам и разбирайся! Если скажешь, что с вами я был, узнаешь, что такое гестапо. Понял? Понял, я спрашиваю?
Я склонился над Вовой. Он не подавал признаков жизни. Плача, я побежал к школе.
По случаю лета школа была заперта. Бессмысленно обегая здание, я увидел распахнутое настежь окно пионерской комнаты.
-Ты чего? – буднично спросил подошедший на мой крик трудовик. – Побил кто? Я слышал Исаев орал. Он?
-Там… Там Вова… «Скорую»!
Трудовик изменился в лице, хватаясь за телефон и сердце.
«Скорая» приехала быстро, Вову увезли в неизвестном направлении. Трудовик поехал с ним.
Я же провалялся в забытьи до самого вечера, представляя Вовины похороны. Больше всего хотелось вернуться в утро и все переиграть.
За ужином кусок не лез в горло, а тут еще мама начала рассказывать ужасы про Вову, которых во дворе наслушалась. По ее словам, Вовина мама вернулась из больницы вся серая.
Слава Богу, с его головой ничего страшного не произошло, — и второй удар она выдержала.
Ладно, возвращаюсь с дачи в конце августа. Скоро в школу.
В тот день Дима, тот который с духовушкой, катал меня на багажнике велика, когда вдруг с пригорка послышалось: «Ребята, здорово!». Это был Вова с замотанной головой и тоже на велосипеде.
Привстав с велика, словно джигит на цирковой лошади, он помчался с пригорка нам наперерез.
Затормозить Дима не успел.
Мы сбили Вову на гравий и проехались по его голове колесами. Это стоило Диме пятидесяти копеек, чтоб Вова молчал. Уже через пятнадцать минут он вертел головой по-прежнему. Единственное, что напоминало о падении, — грязная повязка. На пятьдесят копеек Вова набрал пачки сухой картофельной соломки и считал, что ему повезло.
Масштабы Вовиной славы я заценил, когда взял его за компанию в поликлинику, где мне перед школой требовалось проверить зрение.
В темном, узком коридоре медсестра при виде Вовы припала к стенке халатом и начала лепетать: «Что? Еще? Опять?» «Я просто с другом», — быстро сказал Вова. Медсестрёнка поднесла ко лбу щепотку пальцев.
Я впервые увидал, как человек крестится.
